Как-то
я общался с одним методистским пастором о Троице. Это было в 1998 году,
и тогда я еще недопонимал несколько моментов. В частности, пастор
активно напирал на вопрос: является ли Иисус божественным? По его
мнению, положительный ответ на этот вопрос очевиден хотя бы из Иоанна
1:1. Следовательно, утверждал он, если мы признаем Иисуса божественным,
из этого автоматически следует, что он единосущен Отцу, равен ему и т.
д. Признаться, этот ход рассуждений меня тогда смутил. И лишь через
несколько лет я понял, насколько неверен этот подход, неверен чисто
лексически.
То, что божественность не тождественна единосущности и равенству Творцу,
видно даже из толкового словаря. Открываем словарь Ефремова, смотрим
определение прилагательного «божественный»:
1) соотносящийся по значению с существительным божество; 2) связанный с религией, церковный.
Таким образом, если что-либо «связано с религией, церковно», то оно,
согласно значению 2, божественно. Именно поэтому в церковной
терминологии есть такие термины, как например божественная литургия.
Неужели литургия единосущна Отцу? По этой же причине Библию можно
назвать божественной книгой – теория о единосущности книги Богу
выглядит, как минимум, нелепо.
Это точно так же и в древнегреческом. Смотрим значение слова θεῖος (в
тексте НЗ оно встречается три раза: в Деян. 17:29, 2 Пет. 1:3 и 4) по словарю Дворецкого:
(в обращении) дорогой, (мой) чудесный (ὦ θεῖε! Plat.): μετὰ σοῦ, τῆς θείας κεφαλῆς Plat. вслед за тобой, мой бесценный.
Как видим, у этого греческого слова широчайшее значение. Скажем,
значение 11 позволяет применить его к любому мало-мальски праведному
человеку, ангелу и кому угодно еще – естественно, и Иисусу тоже.
Это далеко не лингвистическая инновация свидетелей Иеговы или иных
протестантов. Даже «отцы церкви» – те самые, которых признают и
православные, и католики, и протестанты, – свободно применяли слово
«божественный» по отношению к совершенно земным людям. Вот несколько
примеров:
Василий Великий:
Мир, забывший Бога, преобладается, братия, несправедливостию к ближнему и бесчеловечием к малосильным, как и божественный
Апостол говорит: якоже не искусиша Бога имети в разуме, предаде их Бог в
неискусен ум, творити неподобная, исполненных всякия неправды,
лукавства, лихоимания, злобы, исполненных зависти, убийства, рвения,
лести, злонравия: шепотники, клеветники, богомерзки, досадители,
величавы, горды, обретатели злых, родителем непокоривы, неразумны,
нелюбовны, немилостивны (Рим. 1, 28-31.) («Беседы», «О милости и суде»).
Григорий Богослов:
Но на меня наводят великий страх, с одной стороны, блаженный
Осия, когда говорить, что нас - священников и начальников ожидает суд,
яко пругло [3] быхом на стражбе, и якоже мрежа распростерта на Итавирии
(Ос. 5, 1, 2), воткнутая ловцами душ человеческих, и угрожает пожать
непотребных пророков (Ос. 5, 6), истребить огнем судей их (Ос. 7, 7),
удержаться на время, еже помазати царя и князя (Ос. 8, 10), потому что
они царствовали сами собою, а не Богом (Ос. 8, 4); а с другой стороны, божественный
Михей, который не терпит, чтобы Сион созидаем был кровьми, чьими бы ни
было, и Иерусалим неправдами, чтобы старейшины его на дарех судили,
жерцы на мзде отвещавали, и пророцы на сребре волхвовали (Мих. 3, 10,
11) («Слово третье»).
Это знал и божественный Давид; потому быть смиряемым полагает в
числе благ, приносит благодарение Смирившему, как приобретший через это
видение Божиих оправданий; и говорит: прежде страдания моего я
заблуждался; а ныне слово Твое храню (Пс. 118.67) («Слово четвертое»).
Послушай же, как любомудрствует божественный Иезекииль о соединении костей и жил (Иез. 37), а за ним и божественный
Павел о скинии земной и о храмине нерукотворенной, из которых одна
разрушится, а другая уготована на небесах (2 Кор. 5,1) («Слово
седьмое»).
Иоанн Дамаскин:
Итак, этому научают нас священные изречения, как говорил божественный
Дионисий Ареопагит: что Бог - причина и начало всяческих, сущность
всего существующего, жизнь - живущего, разум - разумного, ум - умного,
возвращение и восстановление отпадшего от Него, обновление и
преображение растленного по существу, священная твердыня для колеблемых
каким-либо нечестивым сомнением, безопасность для стоящих, путь и
надежное руководство для идущих к Нему («Точное изложение православной
веры», книга 1, гл. 12).
Климент Александрийский:
Назовем ли мы этих духов божествами или ангелами, разница не велика («Строматы», кн. 6, 31:4).
Воинства ангелов и богов благоговейно повинуются ему, Отчему
Логосу, воспринявшему на себя все домостроительство спасения через того,
кто все подчинил ему («Строматы», книга 7, 5:6).
Но даже те, которые учатся у самого божественного учителя, с
трудом достигают представлений о нем, благодаря благодати, которая дана
им в добавление к их стремлению знать; они волю познают через волю, а
Святой дух силою Святого духа, "ибо Дух исследует глубины Божие, и
душевным людям недоступно то, что дано духовным" («Строматы», кн. 7,
166:3).
(Обратите внимание, какое интересное употребление слов «божества» и «боги» в первых двух абзацах.)
Таким образом, отцы церкви не разделяли современную точку зрения о
тождестве понятий «божественность» и «единосущность Отцу». У отцов
божественным был любой праведник, любой учитель. Если им мог быть Павел и
даже Дионисий Ареопагит, то естественно, им был и Иисус, Царь царей.
Отсюда вытекает важная мысль, которую я всегда озвучиваю в любых
тринитарных дебатах. Недостаточно и совершенно бесполезно доказывать
божественность Иисуса, потому что она ровным счетом ничего не объясняет
относительно взаимоотношений Отца и Сына. Бесполезно доказывать и то,
что Иисус является богом (или Богом, неважно – у греков не было
заглавных букв), потому что богом Библия называет даже Моисея (Исход
7:1), но ни один тринитарий не возьмется утверждать, что Моисей
единосущен Иегове. Вот почему вполне возможно исповедовать Иисуса и
божественным, и богом, но не принимать теорию единосущности и оставаться
в рамках субординационизма – что мы и видим у ранних отцов и апологетов
(например Иустина).
